СЕМЬ ИСКУССТВ

Карьер продолжал работать, но в течение почти 80 лет ни перьев, ни первобытных птиц больше не находили, пока в 1956 году не был обнаружен ещё один экземпляр, без головы и хвоста, который тогдашний владелец карьера Эдуард Опитш позволил выставить в музее Максберга в соседнем городке Морнсхайме.

Виталий Мацарский

АРХЕОЛОГИЯ И ПРОЧЕЕ

(из книги* «Сэр Фред Хойл и драма идей»)

Казалось бы, Хойлу основательно досталось от научного сообщества за его экскурсы в эволюционную теорию, чтобы больше не лезть в драку. Ан нет, он снова ввязался в конфронтацию, на этот раз в палеонтологии. Выступая в роли детектива–самоучки, он бросился доказывать, что ископаемые остатки археоптерикса — подделка.

Про это первобытное существо слышали почти все. Считается, что это вымершая птица величиной с ворону, занимающая промежуточное положение между пресмыкающимися и птицами; она есть самый примитивный и ранний из всех известных представителей птиц, обитавший 150–147 миллионов лет назад. Таково общепринятое мнение, однако Хойла оно не убеждало, потому как в палеонтологической летописи не было найдено никаких переходных видов как от пресмыкающихся к археоптериксу, так и от него к птицам. Тем не менее, он не оспаривал подлинности находки пока не получил письмо от работавшего в Израиле американского физика Ли Спетнера, в котором тот сообщал о своих подозрениях.

Аргументы автора письма показались Хойлу весьма убедительными и он начал действовать. Испросив разрешение у администрации Британского музея естествознания в Лондоне, где хранился один из ископаемых экспонатов, сэр Фред вместе с верным Чандрой Викрамасингхом и профессиональным фотографом тщательно обследовали экспонат визуально и сделали несколько сотен снимков. Их вердикт был однозначен — один из ценнейших экспонатов этого знаменитого музея, считающийся наглядным подтверждением эволюционной теории, есть несомненная подделка. По их мнению, в камне запечатлелись остатки мелкого динозавра, к которому фальсификаторы приделали перья.

Результаты своего обследования Хойл с коллегами опубликовали в английском журнале, посвящённом фотографии.[1] Критики сэра Фреда посмеивались над таким выбором, полагая, что он не решился направить столь смехотворные выводы в солидное научное издание. Мне же кажется, что он сделал это намеренно — специализировавшееся на фотографии издание наверняка обладало необходимой полиграфической базой и опытом печати высококачественных снимков, на которых можно было разглядеть мельчайшие детали, а это было важно для его аргументации.

Вообще говоря, в палеонтологии известны случаи подделок, так что основания сомневаться у Хойла были. Пожалуй, одна из самых нашумевших — так называемый пилтдаунский человек.

В 1912 году британский археолог–любитель Чарльз Доусон известил Британский музей естествознания о том, что в карьере Пилтдаун в графстве Сассекс им найдены остатки черепа и челюсти, принадлежащие ранее неизвестному гоминиду. Вскоре было объявлено, что череп принадлежит существу, жившему десятки миллионов лет назад и являвшемуся переходным звеном от обезьяны к современному человеку. Именно это и должно было следовать из эволюционной теории Дарвина. Находка произвела сенсацию, ведь было обнаружено не только недостававшее звено эволюции человека, но оказалось, что наш древнейший предок появился на свет в Англии, а не во Франции, где раньше были обнаружены кроманьонцы, и не в Германии с их неандертальцами. Были, правда, и сомневающиеся, но к ним особо не прислушивались.

Сорок с лишним лет учёные писали статьи и книги о пилтдаунском человеке. Некоторые даже кардинально пересматривали эволюцию гоминидов, уточняли массу деталей. На основании анализа этой находки был сделан далеко идущий вывод о том, что в ходе эволюции сначала развился почти современный мозг, а уж затем постепенно эволюционировали прочие части тела. Такой вывод не подтверждался другими находками ископаемых ранних гоминидов, но пилтдаунский человек считался незыблемым фактом, так что скептикам приходилось искать иные объяснения.

И вдруг, в 1953 году выяснилось, что всё это было подделкой, грандиозной мистификацией. К обломкам черепа человека (возраст черепа был оценен менее чем в тысячу лет) кто-то добавил челюсть современного орангутана, зубам которой напильником была придана нужная форма, а кости покрашены и искусственно состарены.

Скандал разразился невероятный. Было совершенно непонятно, почему видные учёные, в том числе сотрудники такого уважаемого учреждения, как Британский музей естествознания, не провели должного анализа, и как они могли обманываться сами и вводить в заблуждение других на протяжении нескольких десятилетий. Авторы разоблачительной статьи объясняли это социологическими причинами — в теории Дарвина не хватало «недостающего звена», и когда оно появилось, то было воспринято на ура, без должной проверки. Репутации Британского музея естествознания и его исследователей был нанесён огромный ущерб.

Когда шок немного прошёл, провели расследование, которое должно было установить автора или авторов этой крупнейшей мистификации. Несмотря на все усилия, сделать этого с уверенностью не удалось. Естественно, главным подозреваемым стал Доусон (скончавшийся от сепсиса ещё в 1916 году), который, как выяснилось, подделал массу других бережно хранимых в музеях «находок». Оставались, правда, сомнения, мог ли он, юрист по образованию, столь ловко подогнать детали черепа и челюсти, что даже выдающиеся специалисты долго не замечали подделки.

Авторы разоблачительной статьи писали, что самые именитые палеонтологи и археологи, принимавшие участие в пилтдаунских раскопках, оказались жертвами очень тщательно подготовленной и выполненной фальсификации. Они отмечали, что подделка выполнена чрезвычайно искусно, хотя цели и мотивы этого бессовестного деяния были для них совершенно непостижимы.

В круг подозреваемых попали даже Артур Конан-Дойль и видный французский философ и священник–иезуит, по образованию палеонтолог, Тейяр де Шарден. Сэр Артур коллекционировал окаменелости и жил совсем рядом с Пилтдауном, а Тейяр де Шарден помогал Доусону в раскопках. Были и другие подозреваемые, но наверняка никто ничего доказать не смог, так что тайна остаётся неразгаданной. Сейчас об этом много написано.[2]

Хойл знал о пилтдаунском человеке и не видел причин, по которым специалисты музея не могли купиться на ещё одну подделку. Он тщательно изучил историю обнаружения остатков археоптерикса и ещё больше укрепился в своих подозрениях.

В 1860 году в Германии нашли отпечаток пера, по виду совсем обыкновенного пера за тем лишь исключением, что возраст ему был определён в 150 миллионов лет. По всем научным данным птиц тогда ещё не было, а перо — вот оно. Особенно удивляло, что прекрасно сохранившийся отпечаток неотличим от перьев современных птиц. Кому могло принадлежать это ископаемое перо было совершенно непонятно.

Через год на месте прежней находки обнаружили отпечатавшееся в камне ископаемое существо, скелетик которого был окружён перьями, в точности такими же, как и найденное годом раньше. Существо получило научное название Archaeopteryx lithographica. Как легко видеть, вторая часть наименования напоминает о литографии — способе печати, при котором изображение сначала переносится на камень, а затем уж с камня на бумагу. В качестве камня используется плотный известняк, и чем тоньше его фактура, тем лучше получаются отпечатанные с камня изображения.

Литография стала обретать популярность среди художников с начала XIX века, и тогда оказалось, что лучшие литографские камни поступают из карьера Зольнхофен, на юге Германии. Этот карьер разрабатывался с XVIII века, и рабочие часто находили там древние окаменелости. Там в 1861 году и был обнаружен первый археоптерикс, счастливым обладателем которого стал некто Карл Хаберляйн, местный врач и любитель древностей. Говорят, что иногда в качестве платы за свои врачебные услуги он принимал от рабочих карьера интересные ископаемые.

Заполучив особо интересный образец, который, по мнению учёных, был первобытной птицей, прародителем всех современных птиц, Хаберляйн постарался продать его с максимальной выгодой, тем более, что ему нужно было выдать замуж дочь и дать за ней приличное приданое. В конце концов, он уступил свою коллекцию, куда входила и половина камня с отпечатком археоптерикса, Британскому музею естествознания за огромную по тем временам сумму в 700 фунтов. Говорили, что тем самым он опустошил казну этого уважаемого учреждения на два с лишним года вперёд. До приобретения образца Хаберляйн не разрешал учёным как следует рассмотреть и изучить его. Тогда-то и возникли первые подозрения в возможной подделке, но учёные музея, заполучив его, заверили всех, что экземпляр подлинный.

В 1877 году в том же Зольнхофене был найден ещё один экземпляр археоптерикса, краше прежнего. И снова он оказался в руках Хаберляйна, но на этот раз сына, Эрнста. Тот тоже решил поживиться, и после долгой торговли продал его немецкому промышленнику Сименсу (основателю известной фирмы), а тот — музею в Берлине. Теперь этот археоптерикс называется берлинским. На его описание почему-то ушло целых двадцать лет, но он тоже был признан подлинным.

Карьер продолжал работать, но в течение почти 80 лет ни перьев, ни первобытных птиц больше не находили, пока в 1956 году не был обнаружен ещё один экземпляр, без головы и хвоста, который тогдашний владелец карьера Эдуард Опитш позволил выставить в музее Максберга в соседнем городке Морнсхайме. Мюнхенский исторический музей вёл с Опитшем переговоры о покупке, предлагая 40 тысяч марок, но продавцу нужно было бы заплатить приличный налог, и тот отказался от продажи, забрав экземпляр домой. Провести его научный анализ он тоже не разрешил. Ходили слухи, что он держит ископаемый образец под кроватью.

В начале 1990-х годов живший в одиночестве Опитш умер, но первобытную птицу в его доме не нашли. Куда она пропала, продал ли он её потихоньку какому-нибудь частному коллекционеру или разбил и выбросил, выяснить не удалось. От максбергского археоптерикса остались лишь слепки.[3]

К моменту расследования Хойла с коллегами был известен ещё один образец, находившийся в музее города Харлема, в Голландии. Он был найден в Германии в 1855 году, описан спустя два года и классифицирован как птеродактиль (Pterodactylus crassipes). В 1970 году американский специалист по птеродактилям внимательно обследовал образец и опознал в нём археоптерикса. По его мнению, ошибка в классификации была связана с тем, что в 1857 году об этом создании никто ещё не слышал, а кроме того сохранились лишь остатки конечностей, несколько позвонков и рёбер.

Хойл сомневался в подлинности образцов по нескольким причинам. Его смущало то, что найденное первым перо было совершенно современным, вплоть до мельчайших деталей. Он полагал, что иначе в случае подделки и быть не могло — мистификатору неоткуда было бы взять другое. Подозрение вызывало и то, что три известные на то время находки были сделаны в одном месте и прошли через руки одной семьи — Хаберляйнов. Ему возражали, что четвёртый, найденный в голландском музее экземпляр уж никак не мог быть подделкой, потому как его нашли раньше остальных, на что Хойл отвечал, что, видимо, сначала его верно идентифицировали как остатки птеродактиля, а уже потом, через сто лет, отнесли к археоптериксам, вероятно, ошибочно. Он обращал внимание на то, что скелет археоптерикса практически неотличим от скелета давно описанного бегавшего на двух ногах мелкого динозавра Compsognathus. По его мнению, фальсификатор как раз и взял скелет этого динозавра и приделал к нему перья.

Поднялась буря, ведь Хойл покусился ни более ни менее как на «икону эволюции», как назвал археоптерикса в своей книге один немецкий исследователь.[4] Такого святотатства археологи и палеонтологи потерпеть не могли. Хранитель Британского музея естествознания высказался в печати очень определённо: «Я не могу понять, почему учёные, сделавшие себе имя в астрономии и физике, полагают, что могут писать статьи о палеонтологии. Может быть потому, что теперь на всех пакетах с кукурузными хлопьями нарисованы динозавры?»[5]

Хойл с коллегами просили Британский музей естествознания предоставить им кусочек образца для анализа. Они его получили, но настолько маленький, что полностью химический анализ провести не удалось, однако они всё же пришли к выводу, что поверхность образца отличается от основной его массы. Сотрудники музея подтвердили справедливость этого вывода, указав, что такие ценные образцы всегда для сохранения покрывают специальным составом, который до проведения анализов следовало смыть. На просьбу Хойла предоставить образец из более глубоких слоёв последовал твёрдый отказ, который он воспринял как ещё одну причину подозревать укрывательство подделки.

В 1986 году Хойл с Чандрой опубликовали книгу под названием Первобытная птица археоптерикс: случай подделки ископаемых.[6] Вскоре после выхода книги они дали в Лондоне пресс-конференцию, где подтвердили свою убеждённость в подделке. Британский музей естествознания тем временем решил организовать специальную экспозицию, чтобы убедить всех в подлинности своего сокровища, и гневно отрицал обвинения в укрывательстве подделки.[7] Сотрудники музея никак не хотели опозориться, как в случае пилтдаунского человека.

Книга вызвала многочисленные отклики. Вот что писал один из рецензентов, куратор Оксфордского музея, в Nature:

«Поскольку сам я никогда не занимался археоптериксом, и моя репутация никак не зависит от подлинности ископаемых, я в принципе могу допустить правоту авторов книги. Они взялись за свою задачу с энтузиазмом литературных любителей–детективов, но скорее типа не Шерлока Холмса, а инспектора Клузо.[8] То ли из духа противоречия, то ли по глупости они продемонстрировали поразительное невежество в том, что касается природы окаменелостей и процессов их формирования. Если они полагают, что перья есть свидетельство подделки, то я могу лишь заявить, что по мне они — бесспорное свидетельство подлинности. Эта бездарная книжка вызывает у меня два вопроса: зачем она была написана, и какое влияние она может оказать? Мотивом к её написанию, похоже, является их собственная теория эволюции. Что касается её возможного влияния, то ей, скорее всего, воспользуются креационисты. В лучшем случае эта книга вводит в заблуждение, в худшем — она зловредна, поскольку изменяет морали объективности, на которой зиждется вся наука. Может быть, археоптерикс — подделка, такую возможность нужно тщательно рассмотреть. Но делаться это должно теми, кто действительно понимает, что такое ископаемые и как они образуются, а не парочкой деятелей, которые замахиваются на решение грандиозных проблем, не имея ни малейшего представления об их размахе и сложности».[9]

В декабре 1986 года Хойл с Чандрой откликнулись на эту рецензию тоже в Nature. «В ответ на в высшей степени критический отзыв на нашу книгу мы хотели бы обратить внимание на некоторые обстоятельства, подтверждающие нашу точку зрения». Они приводят данные, полученные Спетнером методами электронной микроскопии и рентгеновских спектров, которые вроде бы подтверждали различия в составе основной массы ископаемого образца и его внешней части. Это было возражение, на которое сотрудники музея уже дали ответ — дело в специальном защитном покрытии.

Рецензия в Nature была довольно сдержанной по сравнению с отзывом в английском журнале New Scientist.

«Эта книжка настолько напичкана беспардонными и просто лживыми утверждениями, в ней бессовестно обвиняются люди, которые уже не в состоянии себя защитить, что очень трудно удержаться от эмоциональной реакции. Это произведение — одно из самых мерзких писаний, которые когда-либо попадали мне в руки. Оно демонстрирует полное пренебрежение минимальными стандартами, предъявляемыми к научным исследованиям, и надолго останется позорным пятном на репутации обоих учёных».[10]

Сотрудники Британского музея естествознания напечатали чисто научную статью «Археоптерикс — не подделка»,[11] в которой привели подробные доказательства подлинности лондонского экспоната.

«Archaeopteryx lithographica вполне может считаться важнейшим известным нам зоологическим видом, будь то ископаемым или ныне живущим. Важность его не в уникальности как переходного вида — известны многие переходные формы на всех таксономических уровнях, — а в том, что он является очевидным и несомненным примером органической эволюции. Недавно появились утверждения, будто отпечатки перьев археоптерикса — подделка. В данной работе мы демонстрируем их подлинность, так как наблюдается абсолютно точное совпадение волосных трещин и проросших позднее через отпечатки перьев дендритов на обеих совмещаемых половинах образца. Это явно указывает на то, что слоя искусственного цемента, в который фальсификатор мог бы впечатать оттиск современных перьев, не было».

И далее на четырёх страницах с несколькими микрофотографиями авторы детально аргументируют справедливость своих выводов. Любопытно, что в конце статьи выражена признательность Хойлу и Викрамасингху «за терпение, с которым они разъясняли свои соображения».

Палеонтологи победили. С тех пор были обнаружены ещё несколько ископаемых остатков археоптерикса (сейчас их насчитывается уже одиннадцать), и подлинность их сомнений ни у кого не вызывает. Правда, споры о происхождении этого существа, могло ли оно летать, и было ли оно пращуром современных птиц, продолжаются до сих пор.[12] Постоянно выдвигаются всё новые гипотезы, а это явный признак того, что проблема далека от разрешения.[13]

Викрамасингх позднее писал, что убедить в своей правоте им никого не удалось. Более того, они ещё и потеряли массу друзей.

«Теперь, задним числом, решение пойти на конфликт со столь могущественным учреждением, как Британский музей естествознания представляется не очень разумным, тем более, что были мы правы или нет, совершенно несущественно с точки зрения действительно больших проблем».

* * * * *

Малых проблем для Хойла, похоже, не было. Он с детства интересовался историей, особенно Великобритании, которую неплохо знал. Неудивительно поэтому, что он не мог не обратить внимания на один из самых знаменитых исторических монументов Англии — Стоунхендж. На обложке автобиографической книги Хойл запечатлён как раз на фоне этого загадочного сооружения.

Из окна машины, мчащейся по автостраде А344, с расстояния метров в двести можно разглядеть лишь груду стоящих вертикально и поваленных камней. Мне не удалось побывать в Стоунхендже, а потому я буду полагаться на описания других авторов, которых предостаточно. Об этом чуде света написано столько, что сочинениями можно было бы заполнить объёмистый книжный шкаф, а может быть и не один.

На юге Англии, в графстве Уилтшир, на обширной слегка поднимающейся к горизонту пустоши стоят каменные глыбы. Многие из них упали, другие же упорно сопротивляются ходу времени. Это странное создание человека конца каменного — начала бронзового века, как считается, начало возводиться около пяти тысяч лет назад. Некоторые вертикальные глыбы накрыты узкими плитами, образуя букву П или перевёрнутую Ш. По большому кругу, ограниченному еле заметными валом и рвом, на равных расстояниях расположены 56 лунок, названных по имени того, кто их первым заметил и описал ещё в XVII веке, лунками Обри. О них речь пойдёт дальше.

Как удалось перетащить огромные каменные глыбы весом под сорок тонн на расстояния в десятки километров, а другие, чуть меньшие глыбы на расстояния в пару сотен километров, поставить их вертикально, а потом соединить их верхушки тяжеленными плитами, остаётся загадкой. Неудивительно, что согласно одной из легенд, к этому приложил руку (а то и обе) придворный волшебник короля Артура, сам великий Мерлин.

Археологи установили, что весь комплекс строился несколько сотен лет, хотя и с перерывами. По некоторым оценкам, для возведения всего сооружения потребовалось полтора миллиона человеко–часов. А ведь стройку нужно было ещё и организовать, спланировать территорию, объединить усилия больших масс людей. Учёные не нашли у древних строителей никаких свидетельств письменности, не говоря уж о познаниях в математике. А ведь нужно было знать хотя бы таблицу умножения; более того, судя по точности расположения частей всего комплекса, требовалось и знание геометрии.

Попробуйте, например, разделить окружность на 56 равных дуг при помощи одной лишь верёвки. У меня не получилось, и приближённое решение я нашёл у известного геометра Дж. Хайлброна.[14] Он предлагает сначала разбить окружность двумя перпендикулярными диаметрами, затем соединить соседние концы диаметров, пересекающиеся с окружностью, отрезком прямой, найти её центр и провести прямую от центра окружности через центр этого отрезка. Повторяя эту операцию для каждого из четырёх секторов, можно разбить окружность на восемь равных частей. Дальше в каждой из восьми этих частей предлагается методом проб и ошибок поделить участок дуги на семь равных частей. Так можно получить 56 равномерно расположенных точек на окружности. Предполагается, что строители Стоунхенджа могли выполнить такие операции.

Да если бы только это! Ещё в XVII веке обнаружили, что наблюдатель, стоящий в центре комплекса утром летнего солнцестояния, увидит в просвет между вертикально стоящими камнями Солнце, встающим прямо над одиноким, расположенным поодаль так называемым Пяточным камнем (в метрах от него и проходит автострада А344). Позднее выяснилось, что весь комплекс сооружений как-то связан с Солнцем, а, возможно, и с Луной.

Один из исследователей начала XX века, потративший много сил на изучение Стоунхенджа, писал: «Вполне вероятно, что у сооружения могло быть и иное [помимо отправления обрядов] назначение, например, оно могло применяться для определения дат равноденствия или зимнего солнцестояния».[15] Исходя из своих соображений, он попытался вычислить время постройки комплекса и пришёл к данным, примерно соответствующим археологическим.

Новое слово в астрономической интерпретации Стоунхенджа в 1963 году сказал американский исследователь Джеральд Хоукинс, опубликовав в Nature статью «Разгадка Стоунхенджа» (здесь и далее цитаты из его работ приводятся по опубликованной на русском языке книге Разгадка тайны Стоунхенджа,[16] в приложении к которой приведены и переводы его статей в Nature[17]). Вот что он писал в первой статье.

«Предполагая, что строительство было закончено к 1500 году до нашей эры и используя электронно–вычислительную машину IBM 7090, мы получили несколько значений азимутов точек восхода и захода Солнца, Луны и звёзд и планет. Для проведения вычислений на электронной машине нужно было знать попарные положения камней, лунок и т.д.; затем вычислялись азимуты и склонения соответствующих точек небесной сферы в плоскости горизонта. Потом эти значения сравнивались с координатами небесных тел и вычислялись ошибки положения.

Ни для звёзд, ни для планет какой-либо заметной корреляции не выявилось, но для Солнца и Луны результаты вычислений были поразительными. Для Солнца было получено 10 корреляций с точностью до 1º, а для Луны — 14 корреляций с точностью до 1,5º.

Нельзя точно сказать, каково было назначение Стоунхенджа; на эту тему можно лишь строить различные догадки. Это сооружение могло, несомненно, служить надёжным календарём для предсказания смены времён года. По нему можно было также определять приближение “опасных” периодов солнечных и лунных затмений. Камни Стоунхенджа могли служить грандиозными декорациями, на фоне которых сменяли друг друга властелины летнего тепла — Солнце и зимнего холода — Луна».

За первой статьёй через год последовала ещё одна — под интригующим названием «Стоунхендж — вычислительная машина каменного века». Начинается она с примечательной цитаты:

«В своей Истории древнего мира, написанной примерно в 50 году до нашей эры, Диодор Сицилийский говорит о доисторической Британии: “… с этого острова Луна видна так, будто бы она очень близка к Земле, и глаз различает на ней такие же возвышенности, как на Земле. Говорят также, что бог [Луна?] посещает остров каждые 19 лет; это период, за который звёзды завершают свой путь по небу и возвращаются на прежнее место… И есть также на острове великолепное святилище Аполлона [Солнца], а также прекрасный храм… и хранители святилища именуются Бореадами, и должности эти передаются в их роду из поколения в поколение”. Диодор получил эти сведения из вторых рук, и их часто игнорировали, принимая за выдумку, но не исключено, что речь здесь идёт о Стоунхендже».

Хоукинс поясняет, почему богом, посещающим остров каждые 19 лет, он считает Луну:

«Если рассматривать какой-либо конкретный восход Луны, например, в полнолуние, ближайшее ко дню зимнего солнцестояния, то полный цикл длится либо 19, либо 18 лет.

В настоящее время я не могу с абсолютной уверенностью доказать, что Стоунхендж служил астрономической обсерваторией. Для этого понадобилась бы машина времени. Хотя линии, проходящие через пары камней, и совпадают с несколькими десятками направлений, указывающих на важные солнечные и лунные положения, строители Стоунхенджа всё-таки могли и не знать об этом. Описание, данное Диодором, могло быть просто беспочвенной выдумкой. Но я, возможно, частично рассею сомнения, показав, каким образом астрономическая теория объясняет некоторые другие особенности Стоунхенджа.

Интервал для крайних значений азимутов удивительно постоянен — он почти всегда составляет 56 лет! Аналогично, зимние восходы Луны над Пяточным камнем и затмения также происходят точно через 56 лет в 84% всех случаев. Это означает, что зимняя Луна возвращается в своё положение над каким-нибудь камнем каждые 56 лет, и многие такие циклы завершаются на протяжении одной человеческой жизни.

Число 56 имеет большое значение для Стоунхенджа — это число лунок Обри, расположенных вдоль внешнего кольца. Я считаю, что лунки Обри служили для отсчёта лет (по одной лунке на каждый год) с целью предсказания положения Луны. Стоунхендж может быть использован в качестве цифровой вычислительной машины».

И далее Хоукинс показывает, как, перемещая по лункам по кругу три белых и три чёрных камешка, можно предсказывать все важные лунные события на протяжении многих сотен лет. Он полагает, что эта «вычислительная машина» работала весьма точно — в 14 случаях из 18 год затмения был предсказан верно, а максимальная ошибка составляла лишь единицу.

Статьи Хоукинса вызвали большой поток откликов, о его открытии много писали в прессе. Как всегда, были отклики положительные, но было и немало критики. Не мог остаться в стороне и Фред Хойл. В июле 1966 года в Nature была опубликована его статья «Стоунхендж — предсказатель затмений».[18] Приведу из неё небольшие отрывки.

«Хоукинс недавно показал, что многие направления в структуре сооружения имеют астрономическое значение. Некоторые высказывали сомнение в том, можно ли считать статистически значимыми некие выделенные направления, связанные с астрономическими параметрами. Я недавно повторил расчёты направлений, проведённые Хоукинсом, и, по моему мнению, ориентация структур не случайна. Более того, я полагаю, что именно такая ориентация и требовалась для астрономических целей. При более детальном рассмотрении оказалось, что незначительные ошибки в направлениях порядка ±1º вовсе не являются ошибками.

Во второй статье Хоукинс проверил высказывавшиеся ранее предположения о том, что Стоунхендж мог использоваться для предсказания затмений и показал, что это так, и я с ним согласен. Однако, по моему мнению, предсказатель затмений работал иначе, чем описано Хоукинсом».

Дальше Хойл подробно описывает свой подход к определению дат солнечных и лунных затмений с использованием тех же лунок Обри, и показывает, что предложенный им метод проще и лучше. Помимо отметок в лунках, соответствующих положению Солнца и Луны, Хойл использовал также третий параметр, который он обозначил буквой N.

И тут же сделал неожиданные и далеко идущие выводы:

«Наблюдения показывают, что когда Луна и Солнце тесно связаны с N, происходит затмение. При этом оба видимых божества исчезают. Очевидно, что N должно быть ещё более могущественным божеством, но его нельзя увидеть. Не отсюда ли пошло представление о невидимом всемогущем боге, Боге Исайи? Не могло ли случиться так, что осознание колоссальной важности N погубило солнцепоклонство как религию? Не могли ли Луна, Солнце и N лечь в основу доктрины Троицы, триединства и единства в трёх лицах? Было бы весьма примечательно, если бы оказалось, что многие представления современной культуры основываются на древних наблюдениях лунных затмений».

Гневная отповедь последовала незамедлительно. «Авторитет профессора Хойла в космологии неоспорим, а его идеи относительно назначения Стоунхенджа весьма изобретательны и математически изощрённы — вероятно, чересчур изощрённы для той культуры, что построила Стоунхендж. К сожалению, этого нельзя сказать о его спекуляциях, которые не могут не вызвать оторопи у каждого, кто мало-мальски знаком с археологией и историей религий. Я имею в виду его идею о том, будто лунки Обри могли лежать в основе понятия Троицы и невидимого господа». Автор отповеди указывает на то, что задолго до постройки Стоунхенджа древние люди поклонялись Божеству–Матери, с которой был связано представление о трёх временах года, откуда, скорее всего, и проистекло представление о Троице, причём задолго до того, как была написана Библия. «Потому любой символизм, связанный с числом три, следует искать в старых религиозных традициях, а не наоборот, как то делает Хойл», — заключает автор.[19]

В Nature началась интересная дискуссия. Не оспаривая в целом предположение о том, что Стоунхендж действительно был первобытным астрономическим компьютером, авторы предлагали своё видение того, как же он мог работать. Были и совсем курьёзные отклики. Один из авторов, например, написал:

«Я с большим интересом прочитал несколько статей о Стоунхендже, как возможном компьютере. Мне представляется вероятным, что расположенные по окружности лунки Обри есть команда, подобная команде “DO–LOOP” в FORTRAN IV, где количество лунок есть индекс, по достижении величины которого прекращается выполнение цикла».[20]

Археологами астрономические интерпретации воспринимались с меньшим энтузиазмом. Один из ведущих английских специалистов по Стоунхенджу с иронией писал о «недавно возникшей небольшой кустарной индустрии» таких толкований. Он выражал сомнение в том, что древнее сооружение вообще могло иметь какое-то отношение к небесным сферам, указывая, например, на то, что многие христианские церкви ориентированы по восходу Солнца, однако никто не считает их обсерваториями. Автора поразило навязчивое стремление истолковывать Стоунхендж исключительно с «утилитарной» или с «научной» точки зрения. По его мнению, такой подход полностью игнорирует исторический контекст, и навязывает древним людям наш способ мышления.[21]

В 1977 году Хойл опубликовал небольшую книжку О Стоунхендже.[22] В предисловии он писал:

«Из-за моего интереса к Стоунхенджу меня часто просят высказать своё мнение о других древних монументах — египетских пирамидах, храмах майя и т.п. Мой отказ обычно вызывает удивление. Дело в том, что при наличии планов сооружения довольно часто можно чисто случайно напасть на объяснение, вроде бы соответствующее фактам. В случае Стоунхенджа, по-моему, дело обстоит иначе. Хоукинс установил, что Стоунхендж мог использоваться для предсказания солнечных и лунных затмений. В этом случае задача чётко сформулирована и имеет строгие ограничения. Можно ли, не изменяя заданной жёсткой конфигурации сооружения, определить, использовалась ли она на практике для успешного предсказания затмений? Успешное предсказание затмений — сложное дело, а потому утвердительный ответ вряд ли можно было бы получить, если бы предсказание затмений не было на самом деле целью создания Стоунхенджа. Вопрос поставлен настолько определённо, что цель исследования становится предельно ясной».

Рецензент журнала Nature, он же его главный редактор, отнёсся к книге весьма благосклонно, особо отметив подход «кембриджского теоретика» — вот что нам дано, и вот что требуется получить. В целом, книжка есть сильно расширенная версия статьи Хойла 1966 года, но теперь он излагает свои соображения гораздо подробнее, чем возможно в научной статье. Несмотря на упоминавшуюся критику его идеи о возможных корнях представления о Троице, Хойл оставил её в книге. Насколько мне известно, больше он к Стоунхенджу не обращался.

К концу первого десятилетия нашего XXI века исследователи пришли к выводу о том, что Стоунхендж был не изолированной постройкой, а частью обширного комплекса. Неподалёку от него обнаружили остатки древнего круга из несохранившихся деревянных столбов и следы поселения, где предположительно обитали строители Стоунхенджа. Дополнительные раскопки позволили частично пересмотреть историю постройки этого чуда света, однако датировка окончания его строительства ранним бронзовым веком осталась практически неизменной.

В сентябре 2014 года исследователи университета Бирмингема и их австрийские коллеги составили подробнейшую цифровую карту Стоунхенджа и прилегающих территорий. Они обнаружили, что каменные строения составляют лишь малую часть огромного несохранившегося комплекса, назначение которого неизвестно.

Поутихли и споры о назначении Стоунхенджа. Как написал современный исследователь,

«столь популярная в 1960-е годы идея о том, что он был чем-то вроде астрономической обсерватории или компьютера теперь представляется пережитком своего времени, одним из ярчайших в археологии примеров того, как современные люди пытаются сформировать прошлое согласно своим представлениям».[23]

Совсем недавно в прессе промелькнуло сообщение о том, что Стоунхендж мог быть огромным музыкальным инструментом. Оказывается, при ударе по расположенным внутри Стоунхенджа так называемым голубым камням они издают мелодичный звук.

Голубым камням Стоунхенджа приписывают и целительные свойства. Якобы в древние времена сюда стекались больные и увечные, надеясь получить облегчение страданий. Такой вывод делается на основании обнаруженных неподалёку захоронений, во многих из которых были упокоены люди с различного рода повреждениями скелета. Некоторые исследователи даже полагают, что целители Стоунхенджа умели делать трепанацию черепа!

Несмотря на многочисленные гипотезы, узнать для чего строили Стоунхендж древние люди вряд ли удастся. Чем он был — святилищем, усыпальницей, местом жертвоприношений, обсерваторией, консерваторией или больницей — скорее всего, навсегда останется тайной.

* * * * *

Фред Хойл был чрезвычайно разносторонним человеком, недаром в одном из некрологов его назвали современным Леонардо да Винчи. Круг его интересов, как видно из предыдущего, был очень широк. Мало кто знает, что помимо научно–популярных книг и фантастики он написал пьесу для детей (она была поставлена) и сочинил либретто оперы и оратории.

Опера стала результатом дружбы, внезапно возникшей между Фредом Хойлом и американским пианистом и композитором Лео Смитом (1921–1999). Привожу выдержки из интервью Смита 1966 года.

«Огромное влияние на меня оказал астроном Фред Хойл, ставший одним из моих ближайших друзей. Он сочинил для меня два либретто — оратории о Копернике и оперы “Алхимия любви”. Я не собирался писать оперу, это была идея Фреда. Как-то мы гуляли по пустыне в Калифорнии, и он вдруг сказал, что у него есть идея для оперы. Должен, кстати, отметить, что из всех непрофессионалов, которых я когда-либо встречал, он был самым разбирающимся в музыке. У него были великолепный слух и глубокое понимание.

Мы случайно оказались вместе на вечеринке, где были Нобелевские лауреаты и тому подобная публика. Дело было в 1953 году. В том ресторане я тогда был вроде штатного пианиста. Я сыграл и свои вещи, в том числе только что сочинённую “Фантазию прощания”. Как только я закончил, Фред бросился ко мне и попросил сыграть эту вещь ещё раз. Я был поражён, потому как по моему опыту учёные предпочитали Моцарта или Брамса, музыка XX века их не интересовала. Но Хойл был не таков! На следующий день он напросился ко мне в гости, мы пообедали, а потом он усадил меня за рояль и я играл ему часов пять, не меньше. Так началась наша дружба.

Эта опера — своего рода космическая аллегория. Действие происходит на подобной Земле планете, где молодой наивный алхимик открыл секрет изготовления золота, чем тут же заинтересовались злые богатеи. Я все ещё надеюсь на её постановку». В конце концов опера была поставлена и исполнена в Нью-Йорке в 1969 году.

В начале 1970-х Национальная академия наук США заказала Хойлу ораторию в ознаменование 500-летия со дня рождения Коперника. Она была исполнена в Вашингтоне в 1973 году.

Вместо эпилога

Как-то в беседе Хойла с Ричардом Фейнманом речь зашла об озарениях — как часто они случаются в жизни учёного. Фейнман очень ярко описал, как его осеняло, и ту эйфорию, которую он потом испытывал в течение двух–трёх дней.

«И сколько раз тебя осеняло? — спросил Хойл. Ровно четыре! — не задумываясь ответил Фейнман. Мы оба пришли к выводу, что двенадцать дней эйфории не такая уж большая награда за труд всей жизни. Вообще говоря, Дику сильно повезло. Со мной такое случилось лишь однажды».[24]

* * * * *

Немало страниц автобиографии сэр Фред посвятил тому, что у нас называется горным туризмом. Альпинистом он не был, а любил бродить по высоким холмам Шотландии. Когда-то, ещё в конце XIX века шотландский баронет сэр Хьюго Манро составил карту вершин, превосходящих 3000 футов (чуть больше 900 метров). Эти холмы, числом 282, получили название «манро», по имени составителя карты. Давным-давно, в молодости Фред поставил перед собой задачу побывать на вершине каждого из них.

Казалось бы, не такие уж это высоты, чтобы гордиться их покорением, но погода там очень коварна, внезапно может налететь шквал, а осенью или зимой снежная буря, да и достаточно просто опуститься облаку, чтобы лёгкая прогулка превратилась в опасное предприятие. Хойл с гордостью написал в автобиографии, что он поднялся на все холмы Шотландии. Одну из глав он так и назвал «Моя последняя манро».[25]

Даже 82-летним Хойл не прекращал совершать дальние походы. Однажды, гостя у сестры в Йоркшире, он не вернулся к назначенному часу. Когда стало ясно, что произошло нечто неладное, начались его поиски. Только к утру Хойла нашли лежащим без сознания в холодном ручье. В больнице установили сильнейшее переохлаждение и перелом предплечья. Что произошло он не помнил — то ли он оступился, то ли на него кто-то напал. Последняя версия вроде бы подтверждалась тем, что из бумажника исчезли все деньги, а рядом была обнаружена брошенная балаклава, какой пользуются грабители, но виновного найти не удалось. Врачи опасались худшего, однако Хойл не только выжил, но и быстро пошёл на поправку. Скоро он снова смог работать, но уже гораздо медленнее, а потом начались проблемы с речью. Вскоре Хойл перенёс несколько инсультов, от последнего из которых уже не оправился. Его не стало 20 августа 2001 года.

* * * * *

Многие учёные склонны пофилософствовать, но Хойл и тут был исключением. В его книгах и статьях нет чисто философских пассажей. Конечно, у него было своё представление об устройстве мироздания — как мы видели, он полагал, что природа едина и понять её можно, только рассматривая всю Вселенную в целом. Вот что он писал в автобиографии:

«Если задаться вопросом о том, что нужно для того, чтобы вывести все следствия из законов физики (например, получить химию и биохимию), то ответ таков — ни более ни менее как вся Вселенная. Можно с определённостью утверждать, что Вселенная служит лишь для вычисления следствий из законов физики. Это решает проблему, которая ставила в тупик теологов, философов и учёных — зачем вообще нужна Вселенная? Теологи, с их верой во всемогущего Господа, не могли понять, почему он не может просто познать Вселенную? Зачем требовалось её создавать? Ответ заключается в том, что Вселенная — это и есть простейший способ её познания».

Как видно, его взгляды на религию тоже были довольно своеобразными. В молодости он был весьма категоричен. Вот выдержка из его радиолекций 1950 года:

«Мне кажется, что религия — это лишь слепая попытка найти выход из действительно ужасной ситуации, в которой мы все пребываем. Вот мы все тут, в этой совершенно фантастической Вселенной, и притом не имеем ни малейшего понятия, есть ли в нашем существовании хоть какой-то смысл. Неудивительно, что многие ощущают потребность в какой-то вере, дающей чувство защищённости, и они ужасно гневаются на людей вроде меня, которые полагают, что эта защищённость не более чем иллюзия».[26]

Похоже, что предсказание резонансного уровня углерода повлияло на его взгляды. В 1959 году он так высказался по поводу этого открытия:

«Если бы это была чисто научная проблема, и никак не касалась религии, то любой рационально мыслящий исследователь несомненно пришёл бы к выводу о том, что законы ядерной физики специально подстроены так, чтобы в звёздах протекали нужные реакции. Если это верно, то всякие необъяснимые случайности становятся частью некой глубоко запрятанной сущности. Если же это не так, то мы сталкиваемся с непостижимой путаницей случайных совпадений».[27]

На склоне лет он, видимо, стал терпимее к религии, хотя и остался атеистом:

«Религия — трудная проблема. Вульгарное отрицание религии, столь распространившееся среди так называемых рационалистов конца XIX века, по моему мнению, было лишь реакцией на социальные и экономические условия того времени. Никаких новых ценностей это отрицание не принесло».

Чем больше Хойл размышлял над проблемами происхождения Вселенной, образования жизни и её эволюции, тем больше он убеждался в том, что Вселенная каким-то образом «подстроена». Как он выражался, она есть «put-up job», иначе всё превращалось в «путаницу случайных совпадений». По его мнению, всю физику и космологию направляет рука некоего невидимого высшего разума. Похоже, что эта убеждённость как-то уживалась у Хойла с его атеизмом.

* * * * *

«Вся Вселенная была для него великой загадкой, тайной, проникнуть в которую можно было, поразмыслив над разрозненными явлениями, отыскав некие ключи, разбросанные Господом по миру, дабы помочь братству философов отомкнуть таинственный ларец. Он полагал, что какие-то ключи сокрыты в небесах, а какие-то — в элементах… Для него Вселенная — зашифрованное послание Господа, суть которого суждено разгадать лишь посвящённым при полном напряжении их разума и духа».[28]

Это было сказано о Ньютоне, но в большой степени относится и к Фреду Хойлу. Минус Господь, конечно.

* * * * *

Молодой коллега как-то спросил у Хойла незадолго до его кончины, не сожалел ли он о том, что занимался какой-то областью науки. «Конечно, — последовал мгновенный ответ, — это космология».[29]

* * * * *

Известный физик Пол Дэвис в числе наиболее запомнившихся ему «хойлизмов» вспоминал такое высказывание сэра Фреда: «Лучше ошибаться, делая что-то интересное, чем всегда быть тоскливо правым».[30] Буквально то же самое сказал Фримен Дайсон, отвечая на мой вопрос, что он думает по поводу идей Хойла о панспермии и о его попытках объяснить реликтовое излучение металлическими усиками. «Обе эти идеи — полная чушь. Но как всё у Хойла, даже его чушь интересна».[31]

* * * * *

Многие ученики хорошо запомнили напутствие Хойла: «Всегда делайте то, что считаете нужным, и пусть другие говорят что хотят». Вся жизнь сэра Фреда свидетельствует о том, что сам он поступал именно так.

* * * * *

Пожалуй, уместно снова привести кредо сэра Фреда: «Основным мотивом всего, что я делаю является просто стремление понять. Истина гораздо важнее собственных представлений».[32]

Примечания

[1]          R.S. Watkins et al., British Journal of Photography, vol. 132, March 8, March 29, April 26, 1985.

[2]          W.L. Straus, The Great Piltdown Hoax, Science, New Series, Vol. 119, No. 3087 (Feb. 26, 1954); В.Е. Ларичев Пильтдаунская химера, Сад Эдема, М., Политиздат, 1980.

[3]          J. Hecht, Lost treasures: The Maxberg Archaeopteryx, New Scientist, 1 February 2012.

[4]          P. Wellnhofer, Archaeopteryx: The icon of evolution, Pfeil, 2009.

[5]          G. Vines, Strange case of Archaeopteryx ‘fraud’, New Scientist, 14 March 1985.

[6]          F. Hoyle, N.C. Wickramasinghe, Archaeopteryx, The Primordial Bird: A Case of Fossil Forgery, C. Davies Publishers, 1986.

[7]          S. Connor, Riddle of missing rocks resurrects Archaeopteryx controversy, New Scientist, 13 August 1987.

[8]            Персонаж популярного сериала 1970–1980-х годов «Розовая пантера», бестолковый и некомпетентный детектив, которого играл английский комик Питер Селлерс.

[9]          T. Kemp, Feathered flights of fancy, Nature, 324, 185, 1986.

[10]       B. Halstead, A case of fossil forgery?, New Scientist, 10 September 1987.

[11]       A. Charig et al., Archaeopteryx Is Not a Forgery, Science, 232, 622, 1986.

[12]       P. Shipman, Taking Wing: Archaeopteryx and the Evolution of Bird Flight, Touchstone, 1999.

[13]       Michael S. Y. Lee et al., Sustained miniaturization and anatomical innovation in the dinosaurian ancestors of birds, Science, Vol. 345 no. 6196 pp. 562-566, 1 August 2014.

[14]       J.L. Heilbron, Geometry Civilized: History, Culture and Technique, Oxford, Clarendon Press, 1998.

[15]       N. Lockyer, F. Penrose, An Attempt to Ascertain the Date of the Original Construction of Stonehenge from its Orientation, Nature, 65, 1673, 1901.

[16]       Дж. Хоукинс, Дж. Уайт, Разгадка тайны Стоунхенджа, М., Мир, 1984.

[17]       G. Hawkins, Stonehenge Decoded, Nature, 200, 4094, 1963; Stonehenge, a Neolithic Computer, Nature, 202, 4939, 1964.

[18]       F. Hoyle, Stonehenge — an eclipse predictor, Nature, 211, 5048, 1966.

[19]       N. Chisholm, Stonehenge, Nature, 211, 13 August, 1966.

[20]       J. Stanley, Stonehenge, Nature, Correspondence, 21 January, 1967.

[21]       R. Atkinson, Interpreting Stonehenge, Nature, 265, 6 January 1977.

[22]       F. Hoyle, On Stonehenge, London, Heinemann Educational, 1977.

[23]       C. Ruggies, Stonehenge for the 1990s, Nature, 381, 23 May 1996.

[24]       F. Hoyle, The Universe: Past and Present Reflections, Ann. Rev. Astron. Astrophys., 20:1—35, 1982.

[25]       F. Hoyle, Home Is Where the Wind Blows, University Science Books, Mill Valley, CA, 1994.

[26]       F. Hoyle, The Nature of the Universe, Oxford, Blackwell, 1950.

[27]       F. Hoyle, в книге Religion and the Scientists, London, SCM Press, 1959.

[28]       J.M. Keynes, Newton, the Man, in J.R. Newman, ed. “The World of Mathematics”, vol. 1, Simon and Schuster, 1956.

[29]       A. Heavens, The Observatory, vol. 125, no. 1188, 2005.

[30]       P. Davies, Foreword, in S. Mitton, Fred Hoyle: A Life in Science, ABC Books, 2005.

[31]       Ф. Дайсон, частное сообщение электронной почтой, 26 февраля 2013.

[32]       Interview with Sir Fred Hoyle by Alan Lightman in Bournemouth, England, August 15, 1989, https://www.aip.org/history-programs/niels-bohr-library/oral-histories/34366